Четыре сезона [litres] - Стивен Кинг

– Хасслера, – мягко поправил Дюссандер и посуровел. – Туда отправляли многих. Концлагеря… настоящий позор Германии, который она не сможет смыть и за тысячу лет! Вот оно – истинное наследие Гитлера.

– Думаю, вы слишком категоричны, – заметил Боуден, раскуривая трубку и наполняя гостиную ароматом вишни. – Если верить тому, что я читал, то большинство немцев понятия не имели о происходившем у них под носом. Те, кто жил рядом с Аушвицем, считали, что там колбасный завод.

– Просто ужас! – вмешалась Моника и выразительно посмотрела на мужа, призывая его сменить тему. Потом обратилась к Дюссандеру с улыбкой: – Я обожаю запах трубочного табака! А вам он нравится, мистер Денкер?

– Да, мадам, – вежливо кивнул Дюссандер, с трудом подавляя желание чихнуть.

Неожиданно Боуден потянулся через стол и хлопнул сына по плечу. Тодд вздрогнул.

– Тебя что-то не слышно. Ты, случаем, не заболел?

Улыбка Тодда предназначалась одновременно и отцу, и гостю:

– Нет, я здоров. Просто все это я уже слышал раньше.

– Тодд! – одернула его Моника. – Разве можно…

– Мальчик просто честен, – вмешался Дюссандер. – А с возрастом подобная роскошь становится непозволительной. Верно, мистер Боуден?

Дик, соглашаясь, рассмеялся.

– Может, Тодд проводит меня до дома? – спросил Дюссандер. – Не сомневаюсь, уроки он уже сделал.

– Тодд – очень способный ученик, – привычно констатировала Моника, посмотрев на сына. – Одни пятерки и четверки. Правда, по французскому тройка за последнюю четверть, но он обещал подтянуться. Так ведь, Тодд?

Мальчик улыбнулся, будто думая о чем-то своем, и кивнул.

– Зачем вам идти пешком? – спросил Дик. – Я с удовольствием отвезу вас на машине.

– Спасибо, но я хожу пешком, чтобы подышать свежим воздухом и немного размяться. Честно. Но если Тодду не хочется…

– Почему? Я – с удовольствием, – ответил Тодд, и родители с довольным видом заулыбались.

Они уже почти добрались до улицы, где жил Дюссандер, когда старик наконец нарушил молчание. Накрапывал дождь, и они шли под раскрытым зонтиком Дюссандера. Как ни странно, артрит по-прежнему не давал о себе знать.

– Ты совсем как мой артрит, – произнес старик.

– Что? – Подросток отвлекся от своих мыслей.

– Вы сегодня оба не давали о себе знать. Что с тобой?

– Ничего, – процедил Тодд, и они свернули к дому.

– Попробую угадать, – миролюбиво продолжил Дюссандер. – Когда ты зашел за мной, то боялся, что на ужине я совершу какой-нибудь промах… «Проколюсь», как вы выражаетесь. А деваться было некуда, ведь предлогов не знакомить меня с родителями больше не осталось. Теперь, когда все прошло отлично, ты не знаешь, что и думать. Я угадал?

– Какая разница? – Тодд недовольно передернул плечами.

– А разве могло быть иначе? – не унимался Дюссандер. – Я же носил маску еще до того, как ты родился. Должен признать, ты умеешь хранить тайны. Что есть, то есть. Но ты видел меня сегодня? Я же буквально очаровал твоих родителей!

– А зачем?! – взорвался подросток.

Дюссандер остановился и пристально посмотрел на Тодда:

– Зачем? А я-то думал, тебе нужно именно это. Теперь они точно не станут возражать против твоих визитов для «чтения книг вслух».

– Слишком уж много ты о себе возомнил! – запальчиво крикнул Тодд. – Может, я уже получил все, что хотел! Думаешь, меня можно заставить приходить в твою жалкую лачугу и смотреть, как ты напиваешься, словно бездомный алкаш на вокзале? Ты так думаешь? – Его голос стал визгливым и обрел истерические нотки. – Меня нельзя заставить! Хочу – прихожу, хочу – нет!

– Не нужно кричать. Нас могут услышать.

– И что с того? – Тодд зашагал вперед, демонстративно выйдя из-под зонта.

– Никто не заставляет тебя приходить, – сказал Дюссандер и решился закинуть удочку: – Вообще-то я совсем не против. Меня совсем не смущает пить в одиночестве. Можешь мне поверить.

Тодд мрачно на него посмотрел:

– Ты об этом только и мечтаешь, верно?

Дюссандер только улыбнулся.

– Даже не надейся! – Они уже были на бетонной дорожке, ведущей к дому. Дюссандер покопался в кармане, нащупывая ключ. Артрит напомнил о себе острой болью в суставах и тут же снова затаился. Теперь Дюссандер не сомневался, что артрит только и дожидался, пока он останется один. А уж потом помучает его по полной.

– Между прочим… – начал Тодд дрожащим от волнения голосом, – …если бы только родители знали о тебе правду, если бы я им рассказал… да они бы вышвырнули тебя пинком под костлявый зад! А мама еще бы и пырнула кухонным ножом. Она рассказывала, что в ней есть еврейская кровь.

Дюссандер пытливо смотрел на мальчика в сгущавшейся тьме. На вызывающе вздернутом бледном лице выделялись круги под глазами, как бывает у людей, которым пришлось долго бодрствовать, пока остальные крепко спали.

– Не сомневаюсь, что они бы испытывали ко мне отвращение, – сказал Дюссандер, хотя и подумал, что Боуден-старший скорее всего стал бы расспрашивать о том же, что так интересо-

вало его сына. – Это понятно. Но что бы они почувствовали, узнай от меня, что тебе все обо мне известно уже целых восемь месяцев? И что ты об этом никому не рассказал?

Тодд молча отвернулся.

– Будет желание – заходи, – равнодушно бросил Дюссандер. – А не будет – сиди дома. До свидания, мальчик.

Он вошел в дом, и оставшийся под моросящим дождем Тодд долго смотрел ему вслед, не зная, что и думать.

На следующее утро за завтраком Моника сказала:

– Мистер Денкер очень понравился папе, Тодд. Он сказал, что тот напомнил ему твоего дедушку.

Тодд в ответ что-то пробормотал. Моника с тревогой взглянула на сына. Он был очень бледным. И никогда раньше не получал троек.

– Ты в последнее время себя нормально чувствуешь, Тодд?

Он непонимающе взглянул на мать, и вдруг на его лице расцвела широкая улыбка, которая моментально ее успокоила. Подбородок сына был смешно перемазан клубничным джемом с бутерброда.

– Конечно! А то!

– Малыш Тодд!

– Малышка Моника! – отозвался он, и они весело рассмеялись.

9

Март 1975 года

– Кис-кис-кис, – звал Дюссандер. – Кис-кис, ну что же ты, котик?

Он сидел на заднем дворе – у ног стояла розовая пластиковая миска с молоком. Половина второго. Раскаленный дрожащий воздух насыщен гарью лесных пожаров, бушующих на западе, и каким-то осенним запахом, столь необычным для марта. Если мальчик и появится, то примерно через час. Теперь он приходил не каждый день, а четыре или пять раз в неделю.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});